«1918. Симбирскъ», книжная серия «Симбирские тайны». В. Миронов. Часть 4. Тучи над городом встали. Глава 2 / 28 Мая 1918 / История Ульяновска / Годы и люди

Продвижение чехословацкого корпуса вглубь страны тревожило не только центральную власть, но и руководство тех губерний, через которые или мимо которых проходил их маршрут.

«Еще в апреле месяце мы послали в центр [предложение], что с теми чехословаками, которые двигаются на Пензу, нужно вести борьбу… И получаем ответ, что чехословаков нужно пропустить, что это революционные войска, – позже вспоминал М. Гимов. – А когда

после занятия Пензы, чехословацкие банды двинулись на Сызрань, мы получили приказ от тов. Троцкого не щадить сил в борьбе [с ними]». Однако, «после того, как Самара была взята и в Симбирск приехал Самарский совет, мы знали, что Симбирск падет», – честно писал о настроениях местной власти её председатель (ГАУО. Ф. Р-1111. Оп. 1. Д. 18).

Тем не менее, получив 28 мая телеграмму о вооружённом выступлении чехословаков в Пензе, Симбирский губисполком срочно сформировал чрезвычайный военно-революционный штаб, к которому перешла вся полнота власти по обороне губернии. В состав Штаба вошли 3 большевика – В. Пеньевский (начштаба), И. Варейкис, С. Измайлов, 2 левых эсера – К Иванов и П. Гладышев и 2 эсера-максималиста – М. Гольман и И. Долников (1918 год на родине Ленина. С. 46). Сообщение об этом, опубликованное в прессе за подписью Гладышева, заканчивалось на оптимистической ноте: «Всех жителей прошу спокойно отнестись к надвигающимся событиям, не предаваясь панике, помня, что рабочие и крестьяне не отдадут ни за что завоеванной революции» (ГАНИУО. Ф. 57. Оп. 1. Д. 200. Л. 443).

30 мая штаб разослал по уездам телеграммы, в которых сообщал о своём создании и составе, а также предписывал «под личной ответственностью президиума и Военного комиссара привести в боевую готовность все имеющиеся в Вашем распоряжении воинские части. Призвать под знамена Советов для защиты завоеваний революции рабочих и беднейшее крестьянство. Срочно отряды направляйте в Симбирск» (ГАНИУО. Ф. 57. Оп. 1. Д. 200. Л. 46). На следующий день телеграммы аналогичного содержания ушли из уездов в волости (ГАУО. Ф. Р-97. Оп. 1. Д. 6. Л. 273).

А чтобы на местах указания исполнялись более оперативно, вслед за ними отправились ответственные товарищи. Так, в Сенгилей на уездный съезд крестьянских, рабочих и красноармейских депутатов, срочно собравшийся 31 мая, прибыли находившийся в Симбирске член ВЦИК, уполномоченный Всероссийской высшей военной инспекции Ховаев и товарищ председателя Симбирского губисполкома Гольман.

По итогам заседания съезд издал специальный приказ, обращённый ко всему населению уезда и города. Пространная вводная часть пафосно сообщала о захвате Пензы чехословаками, буржуазией и прочими врагами советской власти и об их намерении наступать на Симбирскую губернию, чтобы вернуть старые порядки.

А вот постановляющая часть была сурово-конкретной:

«1. В виду ясной опасности, угрожающей революции, крестьянам и рабочим и их советской власти, Съезд объявляет с 12 часов дня 31 мая (по старому стилю 18 мая), город Сенгилей и весь Сенгилеевский уезд на ВОЕННОМ ПОЛОЖЕНИИ (выделено в тексте – В. М.).

Для формирования оперативного руководства создаваемых отрядов и для посылки их в Симбирск, в распоряжение губернского военно-революционного штаба Губсовдепа, Уездный исполнительный комитет избрал военно-революционный штаб, утвержденный съездом в составе членов (список помещен в конце приказа).

Съезд, как высший орган власти в уезде, предписывает всем волостям и волостным советам выполнять все распоряжения военно-революционного штаба Сенгилеевского Совета.

Каждая волость по прочтении настоящего приказа членов съезда, на сходе должна избрать 10 человек самых отважных, сознательных и, безусловно, политически честных делегатов, которые обязаны через 24 часа явиться в Сенгилеевский совдеп для вооружения и отправки в Симбирск. По миновании опасности, они все будут отпущены домой. Материальное удовлетворение их – наравне с регулярными красноармейцами.

Члены семьи такового избранника от волости не должны чувствовать нужды ни в чем и находиться на попечении всей волости под защитой волостного Совета.

Члены съезда от рабочих должны сделать общее собрание на заводах и фабриках и избрать самых отважных и сознательных политически честных и революционных делегатов возможно больше от каждой фабрики. Пункт 5 распространяется и на делегатов, указанных в 6 пункте.

Съезд постановил: весь уездный исполнительный комитет вооружается и будет днем работать пером, а ночью с винтовкой в руках, охраняя город и порядок, а свободные силы из Сенгилея немедленно отправить в Симбирск.

Долой всех провокаторов, изменников, осмелившихся воспользоваться такой трудной для революции минутой и наносить нам удар в спину. Такие контрреволюционеры будут расстреливаться на месте.

Съезд предписывает всем волостным богачам, имеющим хлеб в избытке, в виду военного положения и на основании декрета ВЦИК о продовольствии от 17 мая, в 24 часа представить точные сведения в местный Совет. А волостные советы должны проверить и излишек хлеба раздать беднейшим, чтобы они, посылая своих борцов защищать свободу и советскую власть от царских наемников, чувствовали, что в такую минуту они не останутся без защиты.

Тот Совет, которому будут мешать исполнять настоящий приказ, должен действовать на основании закона военного положения революционного времени и извещать постоянно Сенгилеевский Совдеп. Те волостные Советы, которые сами откажутся привести настоящий приказ в исполнение, будут преданы суду революционного трибунала. Те лица, которые будут призывать к неповиновению Советской власти, будут стираться с лица земли…

Оружие будет выдаваться для Сенгилеевского Совета в Сенгилее и в Симбирске, но не на местах, а прибывающим избранникам… Все избранные в Совет должны быть снабжены суточными на 3 дня по 5 руб. в сутки, бесплатно доставлены в Сенгилей или в Симбирск на волостные средства. Должны быть снабжены удостоверениями от волостного Совета за подписью также членов съезда от этой волости или фабрики.

Председатель 3 Сенгилеевского съезда Еремеев.

Тов. пред., член ВЦИК и уполномоченный Всероссийской Высшей военной инспекции Ховаев.

Тов. предс. Уркумов.

Секретарь Мясников

Тов. предс. Симбирского губернского исполнительного комитета Гольман.

Военно-революционный штаб: Суханов, Кирюхин, Вилков, Саблин, Шепелев, Кириллов, Миронов» (ГАНИУО. Ф. 57. Оп. 1. Д. 200. Л. 280).

На следующий день сообщение о том, что Сенгилеевский уезд и сам город объявляются на военном положении, было опубликовано в газетах (Известия Симбирского совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. 1918. 1 июня).

Чрезвычайно-военный уездный штаб в составе товарищей Кудрявцева, Токарева, Репинского, Бутырева и военного комиссара Чемаева был создан и в Карсуне. Размещался он при уездной милиции, в доме бывшего казначейства. На первом заседании 31 мая для начала подсчитали силы, которыми располагали. Так, в распоряжении военкома был отряд Красной Армии в 130 штыков при 4 пулемётах и 2 бомбомётах. Начальник уездной милиции брался выставить 20 человек для наблюдения за порядком в городе.

Кроме того, готовы были встать под ружьё 30 коммунистов-большевиков и 20 членов исполкома. Итого 200 штыков. Распределили и имевшееся в уезде относительно тяжёлое вооружение: один пулемёт передавался в штаб Военной коллегии, а три оставшихся, как и оба бомбомёта, оставались в распоряжении отряда. Разработали маршруты совместных патрулей по городу и окраинам в составе по 8 милиционеров и столько же красноармейцев в каждом. Патрули, кроме всего прочего, должны были вести строгий надзор над иностранными пленными. При задержании таковых в городе без увольнительных записок их предписывалось арестовывать и препровождать в Военный штаб. Волостным Советам вменялось в обязанность задерживать всех, агитирующих против советской власти, и представлять их в Штаб военной коллегии.

Был также принят ряд чисто военных решений. В частности, высылалась разведка на велосипедах на станции Вешкайма, Инза и Рузаевка с задачей немедленно сообщать Штабу о возможном передвижении неприятеля. На случай его появления со стороны Инзы застава в составе взвода и разведчиков-велосипедистов при одном пулемёте выставлялась за Красноталкой. Заслон в составе взвода при пулемёте и разведки на велосипедах занял позиции на высотах за Таволжанкой на случай появления чехословаков из Вешкаймы (ГАУО. Ф. Р-392. Оп. 2. Д. 2. Л. 51–52).

В тот же день обязательным постановлением уездного исполкома Карсун и уезд объявлялись на военном положении с 12 часов ночи с 31 мая на 1 июня 1918 года. Появляться на улице после 9 часов вечера без пропусков от Чрезвычайного штаба запрещалось.

От граждан также требовалось сдать всё имевшееся у них оружие, как холодное, так и огнестрельное. «Все контрреволюционные выступления будут беспощадно караться всей строгостью военного положения» – говорилось в постановлении… (ГАУО. Ф. Р-386. Оп. 1. Д. 3. Л. 50).

Что последнее означало на практике? А вот что: «Настоящий протокол составлен в том, что при командировке отряда коммунистов и рабочих в Кременскую волость, в село той же волости Старый Урень, по показанию гражданина того же села т. Никиты Устинова (большевика), члена нашей партии, арестован был один крестьянин Ширяев. Его слова и действия (на собрании волости и села) говорил и агитировал за Учредительное собрание. Сказал Устинову, что скоро мы из вас, большевиков, будем дергать щетину и резать ремни. Был арестован, при отъезде из села сделал побег, за что был расстрелян. (В частности, несколько раз поджигал деревню с целью сделать больше беднейшего люда)» (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1. Л. 43).

Вот так, просто и без сантиментов.

В Симбирске и Симбирской губернии военное положение вводилось с полуночи 1 июня, о чём горожанам сообщили местные «Известия». Согласно опубликованному распоряжению Военно-революционного штаба, выходить на улицу после 10 часов вечера запрещалось всем, кроме тех, у кого были соответствующие разрешения, выданные ЧК. Обращаться за таковыми следовало в бывший Кадетский корпус, в комнату № 44.

Кроме того, все горожане, имевшие оружие, но не имевшие разрешения на него от той же ЧК, должны были в течение 24 часов его сдать. По истечении этого срока все, у кого оружие будет найдено, подлежали расстрелу на месте без суда. То же самое грозило разного рода грабителям и хулиганам. Всякие контрреволюционные выступления также надлежало карать самым беспощадным образом (ГАУО. Ф. Р-393. Оп. 2. Д. 2. Л. 58).

Видимо, в развитие распоряжения Военно-революционного штаба Президиум губисполкома выпустил обязательное постановление, которым доводил «до сведения граждан г. Симбирска и Симбирской губ., что все лица, распространяющие ложные слухи с явной целью провокации и наводящие панику на граждан, будут караться со всей строгостью закона военного времени…» (ГАУО. Ф. Р-180. Оп. 1. Д. 1. Л. 70).

Правда, в Симбирске «законы военного времени» действовали всё же мягче, чем в уездах. Во всяком случае, к стенке сразу не ставили, о чём свидетельствует, например, «дело» некоего А. И. Горбунова. Члена губисполкома, между прочим.

ЧП произошло 7 июня 1918 года в общежитии Кадетского корпуса, в комнате, где означенный гражданин проживал вместе с другим членом исполнительного комитета Яковом Семеновичем Жарковым. В присутствии ещё одного исполкомовца – Фёдора Вьюгина – Горбунов вызывающе заявил, что «большевики берутся за дело, а сами не умеют управлять. У власти собрались жиды, и только продают город за городом и уже чуть ли не продали всю Россию».

Вьюгин возразил, что он тоже состоит при власти. «Вы тоже такой, как и все», – ответил на это Горбунов и, хлопнув дверью, отправился в исполкомовскую столовую. Там за обедом он снова вступил в дискуссию с очередным членом исполкома – Маркелом Холминым, огорошив того словами: «Вы, большевики, всю Россию продали».

От неожиданности Холмин аж поперхнулся, но что ответить не нашёл и, покончив с обедом, направился прямиком в Чрезвычайную комиссию (благо недалеко, в том же здании, в комнате № 44), где запротоколировал услышанное от Горбунова. А вскоре к председателю ГубЧК Левину подтянулись и Вьюгин с Жарковым. В результате излишне разговорчивый товарищ оказался под арестом.

Это «дело» вёл лично заведующий отделением по борьбе с преступлениями по должности ГубЧК. В ходе дознания Горбунов сознался в том, что действительно произносил всё изложенное. И тут же заложил Вьюгина, утверждая, будто тот, якобы на его выпад против советской власти, контрреволюционно ответил: «Вас, дураков, давно надо было продать». Однако то ли эти показания не подтвердились, то ли по каким-то другим причинам, но обвинение было предъявлено лишь «Члену Исполнительного Комитета Андрею Ивановичу Горбунову 32 лет, в том, что, будучи допущен к власти и работая вместе с остальными членами Исполкома в контакте, поносил на власть и уличал ее в грубой форме, как изложено выше, в неправильных действиях» и вследствие этого «подлежит привлечению к ответственности за оскорбление Советской власти».

Вскоре «дело» было передано на рассмотрение Чрезвычайной комиссии, и дальнейшая судьба Горбунова неизвестна (ГАУО. Ф. Р-125. Оп. 3. Д. 1. Л. 119). Вряд ли его расстреляли. Скорее всего, уволили из исполкома и включили в какой-нибудь отряд, которые в то время усиленно формировались в городе и в губернии.

1 июня местные «Известия» опубликовали объявление симбирского уездного исполкома о призыве граждан нескольких возрастов на 6-месячную военную службу. Им надлежало к 10 часам утра того же дня явиться на сборный пункт в Симбирск (бывшее управление воинского начальника) для пополнения вновь формируемых рабоче-крестьянских полков. Все призываемые должны были иметь при себе паспорта или иные документы, удостоверявшие личность и возраст. «От явки по призыву никто не освобождается, кроме калек и одержимых тяжелыми болезнями, препятствующими личной явке», – особо подчёркивалось в объявлении (Известия Симбирского совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. 1918. 1 июня).

Не остались в стороне и симбирские большевики. На своём общем собрании, состоявшемся в день призыва, то есть 1 июня, они обсудили вопрос о вооружении коммунистов и обучении их военному делу. Для этого предлагалось создать комиссию из 7 человек в составе Звирбуля, Олейника, Варейкиса, Нейланда, Чистова, Любимова и Швера. Включение в неё Якова Мартыновича Звирьбуля объяснялось тем, что он – «старый партийный работник, неоднократно сидевший в тюрьмах, командовал отрядами в Финляндии против белогвардейцев, известен в центре, как революционный деятель и военный специалист. Олейник – старый революционный деятель, 8 лет сидел в кандалах, и только революция освободила его. Чистов – офицер революционного времени» (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2. Л. 21–22).

Почему включили остальных, в протоколе не указано. Скорее всего, говоря по-современному, для обеспечения «административного ресурса» и партийно-политического сопровождения процесса. А чехословаки меж тем всё приближались, и остановить их военной силой пока не получалось. Чтобы хоть как-то замедлить продвижение, 6 июня нарком путей сообщения Невский разослал по железным дорогам телеграмму, которая, по сути, дублировала аналогичную депешу от 25 мая, требовавшую от железнодорожников «отнюдь не выполнять никаких просьб или распоряжений чехословаков. А именно:

Не давать паровозов.
В случае насилия устраивать крушения с чехословацкими поездами.
Не допускать чехословаков ни к телеграфным, ни к телефонным аппаратам для разговоров.
Не провозить никакого продовольствия чехословакам.
Предупреждать, что всякий железнодорожник, который окажет какое-нибудь содействие мятежникам чехословакам, будет выброшен из среды железнодорожников и предан суду» (ГАУО. Ф. Р-393. Оп. 2. Д. 2. Л. 456).

Получили её и в Симбирске. Понятно, что это были даже не полумеры, а скорее отчаянная, но безуспешная попытка сделать хоть что-нибудь. Особенно беспомощная на фоне лихорадочных усилий, предпринимаемых командованием разного уровня для того, чтобы удержать Самару. На её спасение, словно в паровозную топку, бросали всё новые и новые части.